Ты любишь говорить, что если бы мы действительно начали встречаться, то ты не выдержал бы и пары дней, и вскоре мое бездыханное тело нашли бы под твоей дверью, но тебя бы оправдали, потому что вытерпеть такого зануду просто невозможно. И я неизменно соглашаюсь с тобой, внося небольшую поправочку: с перерезанным горлом нашли бы тебя. А суд заставил бы твою семью выплатить мне кругленькую сумму за то, что мне приходилось лицезреть твою самодовольную ухмылочку.
Едва ступив на порог дорогущей частной школы, я встретил тебя. Самовлюбленного, наглого, хамоватого сыночка богатеньких родителей, который привык получать все, что ему захочется, по щелчку пальцев. В том числе и симпатичных мальчиков, западающих на твою фирменную донжуанскую улыбочку. И познакомились мы потому, что захотел ты меня. Однако заполучить новый трофей в свою многочисленную коллекцию тебе так и не удалось: в первый же день я поставил тебя на место, сказав твердое "нет", которое ты слышать явно не привык. Отказ, однако, лишь раззадорил тебя, и ты все не отставал от меня. Ты преследовал меня везде: в столовой, на уроках, на дополнительных занятиях по живописи, хотя рисовать совсем не умел. В каждом моем движении ты ухитрялся углядеть пошлый намек, направленный неизменно в твою сторону, и считал своим долгом сообщить мне об этом. Не стоит говорить, что я мечтал выбить тебе все зубы, причем строго по одному. Ты раздражал меня, ты вызывал у меня отвращение. До того, как вдруг появился на пороге дома наших родителей с красными от слез глазами, стоящий под проливным дождём без зонта. Твой взгляд словно молил о том, чтобы я стал этим самым зонтом, и я дал свое молчаливое согласие, выпуская тебя внутрь.
Ты сказал, что тебе некуда было идти, и я казался единственным человеком, который мог тебя понять: пару недель назад ты случайно услышал, как я разговаривал с сестрой о Кристофере, парне, которого безумно любил и парне, которого потерял, как мне казалось, навсегда. Ты рассказал мне о своей влюбленности. В юношу на два года старше, который использовал тебя для своих утех, словно игрушку, а затем вышвыривал на улицу, чтобы снова набрать твой номер через пару недель, когда ему будет одиноко. Использовал тебя и еще с десяток таких, как ты - наивных, глупых, быть может, даже влюблённых. Ты говорил и плакал, словно ребенок, который нуждается в крепком объятии матери и её защите, и я понимал, как же мы в этом с тобой похожи. Да, Дженис помогала мне, как только могла, заботились и родители, однако мне нужен был кто-то, кто чувствует то же, что и я. Я решил, что нам нужно держаться вместе.
Так мы и подружились с тобой, забыв о былой неприязни. Как нельзя лучше для описания наших отношений подойдёт отрывок из моей биографии: Блейк показывал Стерве наброски профиля Кристофера, которые кроме него видела разве что Дженис, ставшая за полгода неотъемлимой частью самого Блейка, а Стерва рассказывал ему, как полтора часа плакал под дверями своего любовника, промокая под проливным дождем. Ребята стали опорой друг для друга, постепенно помогая друг другу встать на ноги. Блейк удалял номер того-самого-парня из телефонной книги Стервы всякий раз, как он там появлялся. А Стерва знакомил Блейка с симпатичными и милыми ребятами, которые, как ему казалось, могли помочь Блейку отвлечься от мыслей о Кристофере. Друг другу эти двое говорили практически все. Практически, потому что Стерва не рассказывал Блейку о тех стихах, что были написаны для его возлюбленного. А Блейк не говорил о том, что ни один из предложенных Стервой парней не смог избавить его от боли, которую причиняла разлука с Крисом. Хотя, возможно, им и не нужно было признаваться в этом - друзья видели друг друга насквозь и знали лучше, чем самих себя.
Вместе с моей сестрой ты и я поступили в Вашингтонский Университет. Узнав, что я встретил Кристофера, ты поначалу относился к нему с опаской: боялся, что он снова может ранить меня. Однако начавшие сыпаться из твоих уст через какое-то время пошлые шуточки в наш адрес дали мне понять: ты ему доверяешь. Собственно, именно из-за тебя мы и сошлись снова, потому что ты предложил сыграть в бутылочку, в ходе которой мы с Кристофером поцеловались в первый раз после расставания. И ты недвусмысленно намекнул мне, что моему парню пора бы уже примерять двойную фамилию. Правда, крайне пошлый контекст, в котором было сделано это заявление, мне даже повторять не хочется.
Прошло три с половиной года, и ты по-прежнему самое невыносимое, самодовольное, наглое, грубое и испорченное существо из всех, что я знаю. Я ненавижу тебя за идиотские прозвища, которые ты даешь мне и всей нашей компании, за похабные фразочки о нашей с Кристофером интимной жизни, за тошнотворную улыбочку, с которой ты клеешь очередного красивого мальчика, одним из которых так и не стал я. Но я знаю тебя. Я знаю, что ты до сих пор любишь, хоть и отрицаешь это. Я знаю, что ты дорожишь мной и всеми своими друзьями несмотря на постоянные комментарии о том, как мы тебе надоели. И я знаю, что нам никогда не суждено было стать любовниками, и я благодарен за это всем богам, потому что иначе я никогда бы не обрёл такого замечательного друга, как ты.
Правда, я все еще не знаю, куда спрятать твой труп, когда я устану терпеть твою персону. |
Сразу хочу сказать, что ни о какой любовной линии с моим персонажем речи идти не может. Не та история, поэтому если идёте ко мне в пару - лучше сразу проходите мимо. Сделайте то же самое, если не имеете чувства юмора - характер персонажа обязывает.
А теперь к основному. Приходи, приходи, приходи! Я устрою тебе броманс века. О нашей дружбе будут слогать легенды. Я обеспечу тебя игрой и любовью всех живых и мертвых в городе. Я требую совсем немного - посты от 4000 (сам пишу по 5-6 тысяч), лицо, от которого ты пишешь, и темп, с которым ты это делаешь, мне не важны. Просто приходи. Обязательно приходи. Ты нам очень нужен. а теперь посмотри как я пишу Вы даже представить себе не можете, сколько лгут люди с огромных плазменных экранов в ваших уютных квартирках. Ложь - это наша главная работа, наш хлеб, один из наших "трех китов", причем самый жирный - видимо, отъелся на людской наивности. Мы врем о политике. Мы врем об экономике и о своем к ней отношении. Мы врем о себе, о своем характере, о своей жизни. Чем больше мы приукрашиваем действительность и чем убедительнее звучит наше вранье, тем больше денег мы получим - формула, давно известная каждому, кто связан с миром шоу-бизнеса. Наша задача - заставить вас поверить в то, о чем мы говорим, глядя в напичканные лучшими технологиями камеры без всякого зазрения совести. Даже если мы несем несусветную чушь, не имеющую никакого отношения к реальности.
Я познакомился с телевидением, когда меня, еще практически не искушенного едкой ложью мальчика девятнадцати лет, приняли на работу на каком-то Богом забытым телеканале. Поначалу это место казалось мне чуть ли не манной небесной, которая Моисею и его племени даже не снилась, однако, будучи сообразительным малым, я быстро смекнул, как именно нужно действовать, если я не хочу остаться в этой дыре навечно и продолжать составлять унылые сводки новостей для людей, которые даже слово "журналистика" правильно выговорить не могли. Немного как можно более естественных улыбок здесь, чуть-чуть лести там - и меня уже воспринимают совершенно по-другому. Притворяться, что я в восторге от самодовольных жирных рож продюсеров, оказалось не так уж и легко, учитывая, что на самом деле эти люди были мне глубоко отвратительны, однако моя железная выдержка обеспечила мне место в "Good Morning, Sacramento!", пусть мне и приходилось делить его с Куртом. И сейчас мои актерские навыки развиты настолько, что, если бы мне захотелось попытать счастья, скажем, в Голливудском кинематографе, Спилберг и Тарантино дрались бы за шанс использовать мой талант в своей следующей картине.
Амплуа героя-любовника было для меня, признаюсь, в новинку. Но, судя по реакции Котика, справлялся я даже не на пятерку с плюсом, а на твердую шестерку. Не удивлюсь, если через пару недель встречу его на улицах Сакраменто с огромной надписью "BAVEL-ELLIS FOR LIFE" поперек белоснежной футболки. Да и едва уловимое, но заметное для меня, вынужденного работать с ним бок о бок каждое утро и умеющего распознать и истолковать малейшее движение мускул на его лице, удивление Курта служило явным признаком того, что свою задачу я более чем выполнил. Впрочем, коллега от меня ничуть не отставал: нечасто мне приходилось слышать в свой адрес эпитеты, подобные произнесенному им "дорогой". За исключением тех случаев, когда они не были пропитаны сарказмом - например, когда Курт судорожно заправлял помятую моими руками рубашку в уже не так идеально выглаженные брюки, опаздывая на съемки, потому что предпочел умиротворенному обеденному перерыву мягкий свет лампы на столе моей гримерки. И даже неловкое упоминание сестрицы Курта, последняя моя встреча с которой едва не обернулась тем, что юная белокурая леди едва не выцарапала своими коготками мои прекрасные глаза, не омрачало великолепия этой писанной маслом картины, на которой была запечатлена до отвращения счастливая пара, стоящая в одном ряду с Уиллом и Джадой и Куртом и Голди. Наша игра заслуживала по крайней мере по Глобусу для каждого.
И все бы ничего, но я все продолжал задавать себе вопрос: а была ли это игра?
Курт выглядел так чертовски хорошо в этом проклятом костюме, который словно сшивали прямо на нем с явным намерением подчеркнуть каждую линию его прекрасного тела. Шлейф аромата - моего аромата - так безупречно подходил моему коллеге. Рука так естественно, привычно лежала на талии мужчины рядом со мной. Прикосновение его губ к моей щеке так согревало. Я не мог удержаться от мыслей о том, как хотел, чтобы этот момент был настоящим. Не постановкой на радость зрителей в лице друзей Бэвела, а реальностью. Реальностью, в которой я мог бы в любой момент провести большим пальцем руки по гладкой коже скулы Курта. В которой я мог бы поцеловать его в любую секунду, когда мне этого захочется. В которой я мог бы шутливо выпятить нижнюю губу в ответ на комплимент в адрес Котика, а потом выпросить еще один поцелуй в качестве компенсации. Реальностью, в которой я действительно являлся бы... парнем Курта? Звучит как сумасшествие, но я уже давно смирился с фактом, что стал невменяем в ту самую секунду, когда в мою жизнь вошел Курт.
- Да, все отлично, - я даже толком не расслышал вопроса любовника, автоматически дав первый пришедший в голову ответ, который тут же растворился в моем сознании, потому что Бэвела угораздило переплести наши пальцы. Я не мог не наслаждаться ощущением того, насколько идеально ладонь Курта...
Господи, я был готов расцеловать без пяти минут замужнего парня за то, что он сбил меня с мысли и вернул на планету Земля. Я мысленно дал себе пощечину, которая, впрочем, не возымела должного эффекта, поскольку моя рука продолжала покоиться в руке коллеги.
- Забирай, но только на время, - улыбнулся я, отпуская Курта и едва сдержавшись от того, чтобы вздохнуть от облегчения и заныть одновременно. - Тебе он сейчас нужнее, чем мне.
Вот и хорошо, думал я, направляясь к дверям единственной женщины в моей гейской жизни. Будь в машине Курт, до алтаря мы вряд ли бы доехали, потому что, постоянно пялясь на парня, я рисковал врезаться в первый же попавшийся столб, а то и вовсе в машину жениха. Однако виновник гипотетической - к счастью, только гипотетической - автокатастрофы не желал оставлять меня в одиночестве. Я уже было запустил пальцы в карман брюк, чтобы достать оттуда ключи от машины, как вдруг услышал знакомый голос.
- Можешь не волнова... - мои слова утонули в прикосновении губ Курта к моим. И еще одном. Я напрочь забыл, что собирался сказать, и едва не пошел на поводу у инстинктов, собираясь ответить на поцелуй с присущей мне страстью, но Курт, к счастью, убежал к Саймону, прежде чем я смог это сделать.
- Люблю тебя! - крикнул я вслед и с безмятежной улыбкой опустился на теплое сидение машины.
А затем наблюдал, как за считанные секунды отражение моего лица в зеркале заднего вида меняется, как широко распахиваются глаза, а губы складываются в идеальную букву "О".
[i]Что ты, блять, только что сказал, Эллис?!
|
