| Мое имя Фредерика Фанни Лангенберг, в девичестве Вестра. Я не люблю говорить о себе, но мне придется, потому что в будущем, как я подозреваю, эти записи могут помочь мне или кому-либо из моего окружения понять, что все, что я скрываю, так или иначе лучше не выставлять на показ. Можете считать это исповедью и прочитав эти строки будете сами решать - возможно ли общаться со мной дальше. 4 июля 1990 года на маленьком островке Шеппсхольмен в центре Стокгольма на свет явилась я. Не знаю правда ли это, но отец говорил, что я была самым очаровательным ребенком, которого он только видел. Но никто не считал сколько детей мой отец видел в своей жизни и из-за этого, мне мало верится в то, что я чем-то отличалась от других малышей в той больнице. Оно и понятно - для родителя его чадо чуть ли не самое главное в жизни и никто не смеет оспаривать этот факт. Так меня и растили - уверяя, что лучше меня нет никого на этой Земле. Нет, отец с матерью не были глупцами и не сомневались, что такое воспитание приведет к самому жуткому характеру, который вообще можно было воспитать в человеке. Вы думаете, что я такой и стала, верно? Избалованной дочуркой придурков-родителей? К моему большому удивлению и к большому изумлению окружающих, великосветское воспитание моих предков никак не отразилось на моем характере и я выросла такой, какой должна была вырасти с самого начала. Сочувствующей и жалостливой - не такой, какой хотели видеть меня мои воспитатели. Стоит сказать, кем же все-таки были мои мама и папа? Юристами. Необычными, лучшими в своем роде - неэмоциональными подлизами, которые точно знали когда и что сказать и никогда не ошибались в своих делах. Вестра гремели на весь Стокгольм, как лучшие закрывающие и я понимаю, почему они хотели сделать меня одной из таких же, всем нужно продолжение. Во всяком случае как так бывает, что два совершенно эгоистичных человека сумели создать так много и так много разрушить всего за несколько месяцев. Мне трудно об этом говорить, но без этой маленькой детали моя биография разваливается по частям и никак не может собраться воедино. А началось все с провала - грандиозного и беспрецедентного провала, стоящего нашей семье десять миллионов крон, а компании "Харрисон-Пирсон" заоблачную сумму с энным количеством нолей, которую при мне старались просто не упоминать. Родители были разбиты. Раздавлены. Втоптаны в грязь. Компания, которая оставила их без денег жила и процветала, пока они перебивались с хлеба на воду. К слову мне тогда уже стукнуло шестнадцать и я наконец начала понимать, что такое судьба и Карма в которую меня так убеждали поверить на улицах. Не думайте, что от жизни с юристами я все же стала бесчувственным камнем - просто времени прошло слишком много и может вслух я не могу говорить о таких вещах, но описывать события без лишних слез и воспоминаний я могу с легкостью, с какой рассказываю о прошлой поездке на море или о собственной свадьбе. Тогда я всем сердцем сопереживала матери, которая как могла пыталась собрать себя воедино и устроиться на какую-нибудь работу, чтобы окончательно не выбиться из колеи жизни. Возможно из-за этого, возможно из-за меня или из-за мужа, который совсем раскис, возможно поэтому она сделала то, что сделала. Я дочь самоубийцы и пьяницы, господа. И это не самое позорное, что я захотела скрыть от прочих. Но раз я решила раскрывать все карты, я расскажу все, что вообще можно рассказать. Моя мама спрыгнула с крыши здания, где когда-то работала и разбилась на смерть даже не почувствовав боли. Зато боль почувствовали мы с отцом. Как бы он не отнекивался, он любил маму и так и не смог простить ей этот ужасный шаг. Я помню эти моменты. Помню, как он не выходил из квартиры, в которую нам пришлось переехать после потери денег, помню, как целыми днями сидел просто так уставившись в стену и не брился неделями, не снимая старый парчовый халат, который мама подарила ему на день рождения. Не спрашивайте его сейчас - он не вспомнит ни о едином моменте того года. Ни о том, как я плакала, уткнувшись в его колени, ни о том, как пыталась уговорить его искупаться, даже не помнит моей первой картины, которую я продала на аукционе за несколько сотен крон. Немного, но мы жили на них несколько недель. Он не будет благодарить меня, даже и не подумал сказать мне ни единого слова благодарности за тот костюм, который я купила ему и за ту ставку, которую нашла ему в одной из Стокгольмских юридических компаний. Он был подавлен и в конце концов все же приложился к бутылке, хотя я верю, что он держался до последнего и очень благодарна ему хотя бы за эти крохи спокойствия, что он мне подарил и за то, что он дал мне начать самореализацию с самых низов общества. Вообще-то с самого детства я мечтала стать художником. Училась для этого в художественной школе в лучшие времена для своей семьи и одно время рисовала без остановки. Старшие никак не реагировали на мой позыв, так как это не мешало моему обучению праву и не делало меня излишне эмоциональной или неразговорчивой. Короче говоря эти обстоятельства в тяжелые времена дали мне платформу для отправки и деньги хотя бы на первое время. Отец, естественно уязвленный моим заработком завел себе новых друзей и они вместе частенько таскали деньги у меня из кармана, но всегда возвращали обратно. Подозреваю, что в родителе все же остались зачатки честного человека и он не хотел оставлять единственную дочь без денег. Об остальном он не волновался и на моем веку я не разу не слышала, чтобы он спросил о том, как я или предложил помощь. Они раз мы здорово повздорили с одним из его друзей, я выбежала из дома, как огалтелая, не разбирая дороги. Последнее, что я помню это свет фар и звук удара, который в одно мгновение лишил меня опоры. Я вспомнила, что говорили врачи, когда нашли маму... Они врали. Безбожно врали и не краснели, потому что мне было больно. Как будто десятки косточек в моем теле скрошились в единое месиво и это месиво теперь летело в воздухе на несколько метров вперед. А дальше темнота. Свет появился только через несколько дней. Свет больничный палаты, ослепительно белый и невыносимо раздражающий. Я помню, как молча благодарила бога, не открывая глаза, уже после услышала голос, который явно не принадлежал отцу. Глупо, но я все еще боялась открыть глаза. Думала подождать, пока все уйдут, чтобы после посмотреть на те повреждения, что получила в результате столкновения. Ждала минуту, три минуты, десять, а голос все маячил поблизости. Тогда мне пришлось открыть глаза и скосить их в бок, чтобы незаметно посмотреть на того, кто пришел сюда по своей воле. Бывало у вас такое, что дух захватывает? Ненадолго, мимолетно и не всегда эффективно. У меня захватило так же, когда я только посмотрела на него. Тут же захотелось рисовать и увековечить эту красоту на картине. Я подавила в себе это желание. Я не глупа, не смотря на ошибки, я не могу назвать себя идиоткой. С детства встречалась с такими, как он и на сколько я понимаю, такие были уведомлены в собственной неотразимости и всегда выставляли это напоказ. Когда он заметил меня, я быстро отвела взгляд и попыталась собраться, а после улыбнулась, как учил отец. Джеймс. Приятно. Джеймс. Никогда бы не подумала, что так просто влюблюсь в такого, как Джеймс Лангенберг, но любовь не ищет легких путей, верно? Не знаю, действительно ли он сочувствовал мне, когда ходил в мою палату каждый день, скорее не хотел получить повестку в суд. Так или иначе, вскоре он начал приносить мне вкусности и приходил после работы, чтобы пожелать мне спокойной ночи. Он был милым и хорошим парнем и мне стало совестно, так что я дала ему клятвенное обещание никогда не подавать на него в суд. Ожидала, что он не придет на следующий день, но он пришел и мы просто разговорились. Так же случилось и на следующий, и далее, и далее. Он рассказывал мне о себе. О том, что случилось с ним за все 30 лет жизни. Пытался выставить себя дьяволом, но я знала пару падших в своей жизни и он на дьявола похож не был. Как могла поддерживала его. По иронии он оказался владельцем юридической фирмы и я не стала рассказывать ему все про себя, он в свою очередь пообещал не копать на меня информацию и подождать, пока я сама ему все расскажу. Не знаю, держит ли он обещание до сих пор... Не буду спрашивать у него. Джеймс называет меня ангелом, я напоминаю ему, что дьявол тоже когда-то был ангелом. Он долго ухаживал за мной, когда меня выписали из больницы и мне было сложно принять это. К тому времени я привыкла к жестокой экономии и не могла видеть как на меня тратили деньги, которых раньше мне хватало на месяц, тем более человек из того мира, откуда нас выкинули в мгновение ока. Но я не могла сопротивляться вечно. Теперь я счастлива. Действительно счастлива. Не могу сказать иначе. | |